В первых главах автор знакомит читателей с названиями кораблей. Были среди них звери — «Рысь», «Волк», «Вепрь»; птицы — «Орел», «Лебедь», «Пеликан», «Гагара»; и даже мифологические существа — «Русалка». В наименовании существовала и определенная преемственность. После победы в Чесменском сражении, где отличился фрегат «Евстафий», вышел указ, чтобы в составе флота в будущем был корабль «Память Евстафия».
Но были и случаи сдачи врагу. Например, в Русско-турецкую войну 1828−29 гг. командир «Рафаила» спустил Андреевский флаг и сдался в плен. После такого позора в морском флоте больше так суда не называли.
Существовала подводная лодка «Почтовый». Автор книги объясняет такое наименование тем, что на ее постройку деньги собирала почта.
А однажды фантазия морского министерства разыгралась не на шутку. Результатом стал спуск на воду корабля… «Иван Сусанин». Что интересно, судно через некоторое время погибло из-за гидрографической ошибки. Как говорится, как корабль назовешь, так он и поплывет.
Вопреки мнениям, во флоте служили не только люди, зацикленные на морской службе, но и всесторонне развитые, имеющие свои увлечения. Например, авиаконструктор Можайский, композитор Римский-Корсаков, литераторы Крестовский, Даль и Станюкович.
Очень примечательна в этом плане карьера Александра Боткина (сына знаменитого врача С. П. Боткина). Он окончил Военно-медицинскую академию, получил степень доктора медицины, но на службу зачислился строевым офицером — мичманом, хотя мог получить должность военного врача. Он не погрузился в рутину, а продолжил самосовершенствование, что помогло ему со временем стать изобретателем отечественной подводной лодки.
Были в Императорском флоте и морские династии: Давыдовы, Воеводские и многие другие. Среди них Бутаковы были своеобразными рекордсменами: из них во флоте в разные годы служили 120 офицеров!
Всем известно, что на морскую службу не брали евреев. А вот один мусульманин все же был зачислен. Его имя Исхаке Ислямов. Дело в том, что он учился не в Морском корпусе, куда брали только христиан, а в Морском инженерном корпусе. Кстати, его сын впоследствии погибнет при первом трансатлантическом перелете.
Было среди офицеров и немало чудаков.
- Престарелый адмирал Николай Епанчин лично приказал, в какой форме должен был быть почетный караул при его гробе и даже составил эскиз надгробья.
- А его брат, Иван Епанчин, проходя мимо острова Котлин, каждый раз выливал чарку водки в море со словами: «На тебе, Борей, заткни глотку!» Так он задабривал бога северного ветра.
- Морской министр маркиз де Траверсе отличился тем, что не выпускал балтийский флот из границ от Кронштадта до устья Невы, чтобы не нанести порчу казенному имуществу. С тех пор это водное пространство русские моряки называли «Маркизовой лужей».
Были в истории флота и судьбоносные случаи. Так капитан Лихачев договорился с властями нескольких островов к северу от Японии об их переходе под контроль Российской империи. Но этому помешала владычица морей Великобритания. Однажды наступило время, когда такой договор мог изменить ход Русско-японской войны, ведь это были Цусимские острова. Но, как говорится, история не терпит сослагательного наклонения.
Конечно, было во флоте и воровство. Часто оно прикрывалось очень наивными и курьезными отговорками. Автор приводит пример, когда виновник в рапорте указал, что медную пушку сожрали крысы. Не пощадили свирепые хищники и часового, живьем утащив его в свое логово.
Доходило до того, что на одном корабле иллюминаторы вместо стекла были заделаны древесиной с латунным покрытием. Как говорила императрица Екатерина Вторая:
Меня обворовывают точно так же, как и других, но это хороший знак и показывает, что есть что воровать.
Существовали во флотской среде и особые выражения.
- Например, консервы назывались «Мощами бригадира, павшего геройски от почечуйной болезни» (геморрой).
- Офицеров, сторонящихся женщин, называли «хомяками».
- Чай делился на «Кронштадт» — жидкий из-за экономии заварки, и «Адвокат» — крепкий с лимоном.
- Неуместные шутки обрывались словом «гафф».
- А трактир в Кронштадте матросы величали «Мысом Доброй Надежды», поэтому «потерпеть крушение у Мыса Доброй Надежды» значило нещадно напиться.
Один обычай меня особенно впечатлил. По словам автора, старые эполеты после повышения бережно переплавлялись. Из серебра же делали столовые приборы. Каждая хозяйка их хранила и могла сказать, из каких эполетов какой прибор был сделан. Очень трогательная традиция.
Ну и конечно, в истории русского флота были и свои ругательства. Куда же без знаменитых «большого» и «малого загиба». Кстати, единственным адмиралом, которому хватало вполне и цензурных выражений, был Степан Осипович Макаров. Он старался искоренить матерщину и среди своих подчиненных.
Во всем этом, на мой взгляд, и заключалась романтика морской службы. Несмотря на тяготы и невзгоды, она отличалась от сухопутной неповторимой атмосферой, курьезами и приключениями.
